Отряд включал тысячу верховых — восемь больших сотен и еще сорок человек, — которые, по заведенному меж ними обычаю, держались каждый при своей команде; сотню пони, навьюченных палатками и постелями, мясом и элем, вели под уздцы англичане-трэли. Однако посреди колонны наблюдалось новшество: караван телег тащил на себе канаты, перекладины, балки, колеса и рычаги, причем каждая из балок была особо помечена зазубринами, чтобы облегчить дальнейшую сборку. Была здесь дюжина камнетолкалок и восемь врашательниц — все до единой машины, которые Торвин и Шеф успели соорудить за время постоя. Оставь они их в лагере, о них тут же бы позабыли, забросили, а при случае и разобрали бы на дрова… Уж слишком много было вложено в них труда, чтобы допустить нечто подобное.
Возле телег толклись трэли, беглецы, что стекались в лагерь со всей округи, причем к каждому орудию прикреплен был особый отряд, возглавляемый назначенным Шефом человеком из той первой дюжины. Такое положение дел вызывало глухой протест викингов. Спору нет, в армии должно быть подразделение трэлей. Надо же кому-то копать отхожие места, разжигать костры, чистить и кормить лошадей… Но повесить себе на шею этакую ораву? Ведь они и жрут поровну со всеми! Да еще пообещать им, что после всего этого их отпустят на волю?! Даже приверженцам Пути никогда бы в голову не пришло, что существо, не знающее норвежского, могло стать их полноправным товарищем. Да и сам Шеф остерегался заявить об этом вслух.
Падде же и прочим командирам закрепленных при машинах отрядов он втолковал, что лучше пока не высовываться самим и тем более не позволять это делать своим людям. Если викинг хочет, чтобы трэль размолол для него мясо или расчалил палатку, — пусть так и будет. А уж если совсем неохота этого делать, тогда надо не попадаться им на глаза.
И все же Шефу хотелось, чтобы новобранцы почувствовали перемену в жизни. Они должны гордиться той быстротой и проворностью, с какой принимались они за дело, крутили колеса, вращали рычаги.
Чтобы выделить их из общего числа, членам орудийных отрядов велено было одеться в одинаковые короткие куртки, сделанные из грубой мешковины серого цвета, которые они носили теперь поверх тех лохмотьев, в которых впервые появились в лагере. А на куртке, и спереди и на спине, каждый трэль тщательно выткал полотняный молот с двумя бойками. Каждый, далее, подпоясан был ремнем или на худой конец веревкой, за нее затыкались ножи — если они вообще были.
Может, все и получится, размышлял Шеф, глядя на ни шатко ни валко катящиеся вперед телеги. Спереди и сзади от них плелись викинги, а трэли в куртках бодро вышагивали посередине. Уже сейчас с катапультами они управляются куда расторопнее, чем викинги, которых они заменили. Да и зимой, в этот промозглый морозный день, они выглядят молодцами.
Странный звук прорезался в воздухе. Один из трэлей, Квикка, появившийся в лагере совсем недавно — он бежал от своих хозяев из обители Св. Гудлака в Кроуленде — и вышагивающий теперь впереди всего обоза, заиграл на своей волынке, к которой относился с необычайной трепетностью. Теперь именно за ним, волынщиком, вовсю раздувавшим щеки и проворно перебиравшим лады костяной трубки, подтягивался весь караван. Товарищи его оживились и зашагали еще дружнее. Некоторые даже начали задорно присвистывать.
Внезапно викинг из передового отряда развернул своего коня и, ощерясь своими длиннющими зубами, с мрачной миной подъехал к музыканту. То был Хьёрвард Сигвардссон. Его единокровный брат… Общий же их отец так стремительно изъявил свое желание участвовать в розысках сокровищ суффолкских королей, что устранить его присутствие сразу стало невозможно; он был зачислен в этот поход даже быстрее Торвина и охочих до наживы гебридцев, быстрее, чем долго колебавшийся Бранд… Хьёрвард тем временем рысью подлетел к волынщику, уже наполовину с угрожающим видом обнажив меч из ножен. Волынка взвыла на разные голоса. Наконец все звуки затихли.
Шеф пришпорил своего пони и преградил дорогу брату. Спрыгнув с лошади, он сунул поводья Падде.
— Когда быстро шагаешь, не успеваешь замерзнуть, — сказал он, глядя в злые глаза Хьёрварда. — А с музыкой легче дорогу коротать. Так что пусть он играет.
С мгновение Хьёрвард колебался, затем резко дернул в сторону лошадиную морду.
— Поступай как знаешь, — бросил он уже через плечо. — Но воину услаждают слух гусли. А волынку слушает только homung.
Homung… Gadderling… По-разному можно назвать ублюдка. Да только некоторых мужчин это не останавливает… И одного такого ублюдка, быть может, готовится произвести на свет Годива.
— Играй, не останавливайся! — зычно прикрикнул он на волынщика. — Сыграй-ка «Танец быстроцвета». Сыграй-ка его для Вотанова сына, пусть прокатится в Хель с монахами!
И волынщик, дудя еще усерднее, чем в предыдущий раз, завел лихую плясовую мелодию, которую все его друзья сопровождали молодцеватым присвистом. Влекомые невозмутимыми быками, телеги мерно катились вперед.
— Ты уверен в том, что король Бургред всерьез намерен воцариться в Восточной Англии? — спросил король Этельред брата. Последние слова вопроса потонули в приступе кашля — колючего, беспощадного, надрывного, который, накатывая волна за волной, казалось, никогда не отпустит несчастного.
Младший брат Этельреда, Альфред, наблюдал за ним с тревогой. И не без некоторых сомнений, от которых не так-то легко было отмахнуться. Отец Альфреда, Этельвульф, король уэссекский, родил пятерых богатырей: Этельстана, Этельбальда, Этельберта, Этельреда и его самого. Но в то время, когда жена его разродилась пятым сыном, казалось настолько маловероятным, что младенцу когда-либо доведется править страною, что обязательная августейшая приставка рода Уэссексов «Этель» — выглядела бы излишеством. А посему решено было назвать его Альфредом, в честь мужчин из рода его матери.
И что же? Отец его и трое братьев мертвы; нет, они пали не в сражениях, и однако всех их можно считать жертвами викингов. Целые годы они провели в походах, спали в вымокших плащах, пили воду из источников, протекавших через расположение их лагерей, не боясь, что в воду ту испражнялось и выкидывало помои все войско. И умирали от спазмов внутренностей, от болезней легких. А вот теперь и Этельред подхватил этот губительный кашель. Как долго еще ему придется, спросил себя Альфред, оставаться последним этелингом королевского дома Уэссексов? Впрочем, до того времени он — подданный своего брата.
— Конечно, я в этом убежден! — ответил он. — Он же заявил об этом вслух! А когда я отъезжал домой, он уже объявил сбор ополчения. Впрочем, он не собирается воцариться там сразу и сам: для того чтобы властвовать Восточной Англией, обзавелся он вице-королем, сыном тана, что оттуда родом. Тамошние жители примут такую власть с легким сердцем… Особенно же, учитывая, что с ними будет этакий идол… Человек с отрубленными конечностями — я тебе говорил о нем.
— Это тоже имеет значение? — устало промолвил Этельред, отирая разводы пены со рта.
— Восточные англы владеют двадцатью тысячами гайд земли. Если добавить это к тому, чем уже сейчас владеет Бургред, получится совсем немало — он становится сильнее даже нас, а уж Нортумбрии — и подавно. Конечно, собрав со всех этих земель великое множество ратников, он может повести их на викингов. Это было бы неплохо! Но боюсь, что он может соблазниться на более легкую наживу: объявить, что его долг — объединить всю Англию, все королевства, не забыв и о нашем…
— Итак?
— Полагаю, нам впору самим заявить свои притязания. Гляди, Эссекс уже наш. Граница же Эссекса и Суффолка проходит по…
И двое братьев, король и принц, принялись горячо обсуждать границы своих территориальных аппетитов. Границы же по необходимости были весьма условны: не имея ни малейшего представления о том, какой вид имеет местность, о которой шла речь, они управлялись, пуская в оборот названия рек, городов, используя сведения о том, что один город или одна река находятся севернее другого города или другой реки, а те, в свою очередь, принадлежат такому-то шайру. Подобные упражнения сказались на разбитом здоровье Этельреда даже хуже, чем предыдущие рассказы брата.