Но самым важным основанием его замысла было совершенно новое понимание того, каким образом может быть выиграно сражение. В сущности, мыслил Шеф, для этого есть только два способа. Первый — когда успех достигается за счет сокрушительного удара, позволяющего одному строю пробить брешь в другом. Так выигрывались все виденные им до сей поры сражения. Именно так были одержаны все победы европейских армий за последние несколько веков. Пробивать строй можно было по-разному — топором или мечом, как предпочитали викинги, грудью жеребца или пикой, как это повелось у франков, наконец, ядром или снарядом, как стал делать он, Шеф. Прорыв же строя означал неминуемый успех в битве.

На самом же деле сражения можно выигрывать совсем иначе. Не прорывать строй, не наносить сокрушительные удары, но терзать и подтачивать силы врага обстрелом из метательных орудий. Выполнить подобную задачу способны были только такие неучи и невежды в ратном деле, как вчерашние рабы Шефа, слишком уж вразрез она шла с привычными понятиями о ведении войны. Поле брани, как таковое, теряло значение. Поле брани существовало затем, чтобы отдавать его противнику. Доблесть поединка уходила в прошлое. Она уже несла на себе печать грядущего поражения. Предстояло отказаться от обычных способов подавления страха: от горнов, рожков, воинских песен, зычных призывов военачальников, но главным образом — забыть о чувстве локтя, о том, что кто-то обязательно должен находиться с тобой рядом. В сражении такого рода куда легче будет отступить, рассеяться, а то и просто спрятаться и вынырнуть тогда, когда неприятель забыл о твоем существовании. Шеф надеялся, что его разрозненные отряды будут постоянно прикрывать друг друга; в каждый из них он выделил по полсотни человек; каждый получил в распоряжение катапульту, двадцать арбалетов и несколько алебардщиков. Впрочем, характер битвы был таков, что им неминуемо придется расслоиться.

Вопрос в том, смогут ли они в нужную минуту вновь сойтись в один отряд.

Когда он начинал вспоминать те беспорядочные, но болезненные укусы, которым подверглась в снегах близ Йорка колонна викингов, ему казалось, что смогут. Мужчинам и женщинам, составившим его войско, не нужно было задумываться, во имя какого дела взялись они за оружие. Вокруг расстилалась родная земля, колосились неубранные нивы. Дымились развалины деревень. Как бурелом, лежали погубленные сады. Бедняки не могут спокойно взирать на брошенную землю. Слишком много у них на памяти голодных зим.

Продолжая следить за развитием сражения, Шеф вдруг ощутил прилив радостного чувства — если не самой свободы, то свободы от тревог. Он был теперь лишь малым зубцом на колесе. Зубец крутится, ибо вращается одно колесо, и в свою очередь вращает колесо другое. Но не он решает, будет ли работать машина. Будет она работать или надорвется и сломается — зубец за то не в ответе. У него есть своя небольшая задача, и он должен с ней справиться.

Шеф опустил руку на плечо Годивы. Та быстро покосилась на его обезображенное лицо, но не отодвинулась.

Взмахнув рукой, король Карл в двадцатый раз прервал монотонное продвижение своей колонны к Кольдбек-хиллу, на вершине которого, крепленное к высокому шесту, реяло знамя его врага. До стана Пути было уже совсем близко. Но сначала стоит выслушать начальника хоббеларов, прискакавшего на взмыленном коне. Всадник и сам вымок до нитки: шерстяная рубаха и кожаный жилет не спасали от дождя.

— Как дела, Рожер?

Всадник с отвращением тряхнул головой.

— Не пойми что — бьемся сразу в полсотне мест… Но бой они принимать не хотят. Мы их только зазря гоняем. С одной позиции выбьем, начинаем разворачиваться, — а они появляются сзади, и начинается все сначала.

— Как ты думаешь, что случится, если мы не станем на них больше отвлекаться, а просто все вместе ударим по их стану? — И он показал всаднику на стяг, до которого оставалось не больше мили.

— Пока мы дотуда доберемся, они устроят нам веселую жизнь.

— Ну-ну, это не так долго терпеть. Решено, Рожер. Можешь еще некоторое время пощекотать этих заморышей, но потом присоединяйтесь к нам. Ударите по холму вместе с основной группой. А уж когда мы сотрем в порошок их центр, можно будет спокойно разобраться с теми, кто на флангах.

Король повернулся к войску, поднял копье и потряс им в воздухе. Воины откликнулись хриплыми возгласами, пришпорили коней и пошли дружной рысью.

— Ну вот, началось, — бросил Шеф стоящему за Годивой Альфреду. — Только земля размякла, так что они еще поберегут силы для последнего рывка.

В стане ярла скопилось не более пятидесяти человек, главным образом посыльные, но была здесь и команда, работавшая с камнетолкалкой. Неуклюжее, непригодное в такой битве сооружение находилось здесь же.

— Лебединые камни, — приказал Шеф.

Счастливые от того, что им наконец-то выпала возможность размять косточки после столь долгих часов унылого ожидания, мужчины и женщины, входящие в обслугу, разбежались по своим местам. Их участие в этом сражении также ограничивалось весьма узкими рамками, Еще в начале испытания камнетолкалок англичане Шефа обратили внимание, что при изменении рисунка бороздок на ядрах, запускаемых с помощью их любимой машины, изменялась и трель, которыми те оглашали окрестности при полете. Вообще же гудение это напоминало лебединое курлыканье. Потехи ради они принялись состязаться в том, кто сумеет вырезать такой рисунок, при котором звук станет наиболее пронзительным. Этими навыками Шеф собирался сейчас воспользоваться для того, чтобы оповестить все свои рассеянные отряды о начале сбора.

Команда камнетолкалки работала слаженно. В считаные секунды машина была заряжена, рычаг раскачан, и ядро взметнулось в воздух. Летело оно и впрямь с леденящим душу воем. Камнетолкалка тут же развернулась и послала ядро на противоположный фланг. Отряды катапультеров и лучников, по-прежнему ожидавшие в засаде франкской конницы, немедленно взнуздали коней, оттянулись назад и устремились к вершине холма. В первый раз за день они оказались под командой своего ярла. Пока они подходили, по приказу Шефа раздвигались фуры и телеги, которые он заранее расставил в линию по гребню холма; машины выдвигались в освободившееся пространство, а воины с самострелами занимали позиции в самих повозках. Всего в пяти ярдах от места событий конюшие держали лошадей в количестве, необходимом, чтобы усадить в седло каждого воина и снарядить упряжку для машин.

Шеф расхаживал взад и вперед вдоль линии, повторяя как заклинание:

— Три выстрела с катапульты. Не больше! Начнете с самого дальнего расстояния. Арбалеты стреляют один раз, по моей команде.

Когда король Карл наконец достиг подножия холма, сердце его, несмотря на непрекращающийся дождь, радостно забилось. Замысел врага вдруг стал ему предельно ясен. Они попытались извести, издергать его людей с помощью своих орудий, а теперь полагаются на крутой склон и слякоть, которые, как они надеются, подорвут мощь франкского натиска. Однако всадники из передовых отрядов уже сделали свое дело, в рядах еретиков наверняка много потерь. И главное, они до сих пор ухитрились не понять, с кем имеют дело и что такое elan в исполнении тяжелой конницы. Всадив шпоры в круп своего коня, он направил его вверх по склону сначала легким, а потом и быстрым галопом. Графы из его личной свиты в один миг догнали короля, взяли его в кольцо. Приступ начался.

Первый раз прогнусавили катапульты. Черный ураган обрушился на подножие холма. Металлическое тело, что карабкалось на его вершину, содрогнулось, скомкалось, но через считаные секунды оправилось и продолжило наступление. За эти секунды проворные руки, работая с неистовой скоростью, заново закрутили рычаги машин. И вновь из зазоров между тележками с гнусавым стоном вылетела черная смерть. Истошные крики продырявленных людей и животных. Передние катились под ноги тем, кто скакал сзади. «Странное дело, — невозмутимо размышлял Карл, уже в подробностях разглядывая укрепление, — какие-то телеги, но ни щитов, ни ратников. Они надеются, что нас остановят эти деревяшки?!»