— Франкский флот пересек Узкий канал и причалил к берегам Кента! — воскликнул епископ. — Неподалеку от епископского престола при соборе Св. Августина в Кентербери! Купец сказал, что они поставили лагерь в Гастингсе.

Карл, прозванный Лысым, король франков, переводил взгляд со стен Кентербери, куда он прибыл после утомительного шестидневного объезда будущих данников, на нескончаемую процессию, вышедшую из открытых ворот города с тем, чтобы оказать ему надлежащие почести. В том, что это будет за процессия, сомневаться не приходилось: впереди ее реяли знамена с ликами святых, торжественно звенели благодарственные псалмы, веял дымок от кадил дьяконов. За ними несли кресло с восседавшим на нем седобородым старцем, облаченным в пурпурную мантию и белую сутану, который мог оказаться только одним лицом — архиепископом Кентерберийским, наместником Святой Церкви в Англии. «Любопытно все же, — подумал Карл, — в моем лагере в Гастингсе обретается некто Вульфир, архиепископ Йоркский, который, чего доброго, захочет оспорить у этого старикашки право зваться архиепископом… Надо будет устроить им встречу и посмотреть, как они поладят…»

— А этого как зовут? — обратился он к своему коннетаблю Годфруа, гарцующему рядом на скакуне не хуже того, что был под королевским седлом. Седла же у обоих всадников были глубокие, с высокой передней и седельной луками, а ступни вставлены в стальные стремена.

Годфруа воздел очи горе:

— Его имя Кеолнот. Архиепископ Кантварабюригский… Боже праведный, что за язык!

Наконец процессия достигла места и цели своего назначения. Утихли хвалебные гимны. Носильщики опустили кресло. Старик архиепископ, нетвердой ногой нащупав под собой опору, зашагал к безмолвному, угрожающего вида всаднику, с головы до пят закованному в латы. Он не поскупился на доспехи и для лошади. А за спиной всадника стелется дым. Горят окрестные села.

Архиепископ открыл рот и заговорил. Через минуту король не выдержал, поднял ладонь в железной рукавице и повернулся налево, чтобы обратиться к легату — папскому уполномоченному — Астольфо из Ломбардии, клирику, пока еще не возведенному в епископский сан. Пока.

— Что он такое говорит?

Легат передернул плечами:

— Понятия не имею. Похоже, он решил побеседовать с нами по-английски.

— Попробуй заговорить с ним на латыни.

Из уст легата посыпалась бойкая латинская речь, точнее — наречие, ибо легат произносил слова священного языка, разумеется, так, как могли выговаривать их современные обитатели великого города. Кеолнот, обучавшийся латыни по совсем другим источникам, слушал его, не подавая ни малейших признаков понимания.

— Но не может же быть, чтобы архиепископ не знал латыни! — промолвил наконец король.

Легат вновь пожал плечами.

— Что ты хочешь, государь, это и есть Английская Церковь, — сказал он, не отвлекаясь на попытки архиепископа что-то промямлить в ответ. — Правда, мы не знали, что дела обстоят так худо. Начать с клириков и епископов. Одеваются они не по церковному уставу. Литургию служат по устаревшему чину. Священники во время проповедей переходят на английский, потому что сами не знают латыни. Им хватило даже дерзости перевести слово Господне на свой варварский язык! А их святые! Можно ли испытывать благоговение, произнося такие имена, как Виллиброрд? Или Кинехельм? Фрайдсвайд, наконец? Смею надеяться, что после моего доклада

Его Святейшеству он лишит всех этих шарлатанов правомочий епископов.

— И что тогда?

— Здесь образуют провинцию, которая будет управляться напрямую из Рима. Подати будут поступать непосредственно в папскую казну… Разумеется, речь идет только о податях, уплаченных на духовные цели, включая десятину, плату за крестины и похороны. Что же до самой страны и владений светских вельмож, то они, конечно, поступят в распоряжение мирян… И их вассалов.

Король, легат и коннетабль обменялись понимающими взглядами, исполненными благодушия.

— Чудесно, — проговорил Карл. — Глядите-ка, наш хозяин, похоже, нашел попика помоложе, который в больших ладах с латынью. Объясните ему, что нам от них надо.

Когда наконец подошел к завершению перечень контрибуций, обязательных поставок, обязательных податей, призванных удержать франков от разграбления города, а также подлежащих немедленному выделению заложников и землекопов, чтобы начать обустраивать форт — в нем намерены разместиться пришельцы, — Кеолнот готов был отказать в доверии переводчику.

— Да ведь они собираются поступить с нами так, словно мы проиграли им войну, — запинаясь, пробубнил он ему на ухо, — но это ошибка, мы не враги им! Враги короля — язычники. Именно я, а также архиепископ Йоркский и достопочтенный епископ Уинчестерский просили его помощи. Объясни же, наконец, королю, кто я такой. Скажи, что произошла ошибка.

Карл, который уже готов был обернуться к сотням закованных в доспехи ратников, ждущих одного взмаха своего повелителя, приостановился. Слов епископа он понять не мог, но недоуменный лад речи подсказал ему, в чем дело. По невзыскательному мерилу франкской военной аристократии образованность монарха была вполне удовлетворительной. В молодости ему довелось зубрить латынь и даже читать повествования Тита Ливия о римской истории.

Ухмыльнувшись, он вытащил свой длинный заостренный с обоих концов меч. Лезвие дрогнуло и покачнулось на манер весов негоцианта.

— А тут и переводчика не понадобится, — сказал он Годфруа. Затем, наклонившись в седле к старому епископу, ясно и внятно вымолвил два слова:

— Vae victis.

«Горе побежденным».

Одну за другой перебирая возможности захвата лагеря Ивара, Шеф взвешивал их, как осторожный шахматист, одержимый желанием представить себе все последствия своего хода. Но партия, которую он затевал, в любом случае должна была разыгрываться иначе, чем предыдущие. В новых условиях старые приемы войны ни к чему, кроме потери жизней, а в конце концов и поля боя, не привели бы.

Куда легче было бы предложить воинам сходиться с врагом сомкнутым строем, колоть и рубить, пока сильнейший не одолеет. Он не сомневался, что в сердцах его викингов, истомившихся по славному звону сечи, зреет недовольство нововведениями. Но Ивара с его орудиями можно было сокрушить только с помощью чего-то непривычного. Точнее, непривычное нужно соединить с привычным.

Ну конечно! Необходимо найти удачное сочетание старых и новых приемов. Все равно как в тот день, когда он смог соединить мягкое железо и твердую сталь и выковал из них меч, потерянный в битве при Стауре. Вдруг в мозгу его воссияло слово.

— Flugstrith! — крикнул он, вскакивая на ноги.

— Flugstrith? — вопросительно посмотрел на него Бранд, щурясь в окутавшую лагерь мглу. — Что-то я тебя не понял.

— Именно так мы и выиграем битву. Мы устроим Ивару eldingflugstrith…

Бранд смотрел на него с искренним недоумением.

— Битву молний?! Я уверен в том, что Тор воюет на нашей стороне, однако сомневаюсь, чтобы тебе удалось убедить его начать разить наших врагов прямо с неба…

— Да ведь я не разящих молний от Тора ожидаю. Я только хочу сказать, что наша битва будет подобна вспышке молнии. Я чувствую, что нашел решение, Бранд. Мне надо только обдумать все хорошенько, довести все до ума… Скоро мы будем знать весь ход битвы от начала и до конца — так, словно бы она уже закончилась.

И вот сейчас, спокойно поджидая, когда начнут редеть предрассветные сумерки, Шеф твердо знал, что замыслу его суждено воплотиться. Ибо его одобрили и доблестные викинги, и жаждавшие пострелять из катапульт соотечественники. И честное слово, лучше бы ему воплотиться. Шеф не мог не видеть, что после его вызывающей отлучки в лагерь мерсийцев за Годивой, а потом срама, постигшего его на виду всей армии, ему будет несдобровать, если он и в этот раз умудрится обмануть зыбкое доверие своих воинов. Он и без того чувствовал, что многие вещи ему стараются не объяснять. Ничего вразумительного он не смог вытянуть из членов Совета касательно внезапного исчезновения Торвина и Годивы.